ПОЛЬЗОВАТЕЛЬСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

Этот сайт использует файлы cookies для более удобной работы пользователей с ним.

РАЗРЕШИТЬ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ COOKIES
en
en
Назад
Интервью журналу «Pratique des arts», Франция

Фрагмент интервью Алексея Чернигина для французского журнала «Pratique des arts».

Полная информация

Мне кажется, самое интересное и самое сложное в моей профессии – научиться по-особому, по-своему реагировать на окружающий мир. Ведь люди зачастую просто не видят ничего вокруг себя. Вернее, они видят, но не чувствуют глазами. Да, мы видим предметы вокруг себя, идя по улице мы не натыкаемся на столбы, мы попадаем в дверные проемы, но все вещи для нас — это просто символы, условные обозначения, как в компьютерной игре. Они не интересны нам сами по себе. Это ведь требует времени, а его в нашем ускоряющемся мире катастрофически не хватает, мы всегда спешим, воспринимая мир, как клип, калейдоскоп ярких кадров. Мы гонимся за новыми впечатлениями, делаем бесчисленные фотографии, каждую секунду пополняя сеть миллионами новых кадров. И вот только замедляя этот безумный ритм, растворяясь в ощущении переживаемого момента, можно попробовать начать видеть по-другому. При этом ты забываешь о себе, или скорее начинаешь чувствовать себя через окружающее. Нужно войти в резонанс с окружающим, почувствовать его пульсацию внутри. Это состояние великолепно описывает Бродский в своем эссе о Венеции: «Глаз в этом городе обретает самостоятельность, подобную слезе. Он не отделяется от тела, а полностью его себе подчиняет. Немного времени, и тело уже считает себя только транспортным средством глаза, некоей субмариной для его распахнутого перископа». Иногда такая перенастройка занимает долгое время, иногда вообще не получается. Но когда происходит это короткое замыкание, ты погружаешься в магическое состояние густого, вязкого наслаждения полнотой жизни. Это и есть начало творчества.

Во многих холстах я исследую тему скорости, движения, взаимоотношений человека и города. Мы живем в ритме города, подчиняемся его хаотичному движению, растворяемся в нем. А так хочется иногда остановиться, выйти из потока, посмотреть на это разнонаправленное движение со стороны. Вообще, скорость , как мне кажется, центральное понятие в живописи. Без нее живопись мертва. Эту мысль мы находим у Эндрю Уайета, величайшего американского художника: «Главное- это внутреннее движение в картине. Картина представляет пространство, внутренняя скорость приносит в картину категорию времени. А вместе пространство и время и образуют жизнь.»  Причем эта внутренняя скорость у каждой картины своя. Она может быть еле уловимой, как утренний бриз или медленное движением пылинок в луче света, как на работах самого Уайета. Но эта внутренняя скорость все равно есть.

Каждая новая работа — это новая история. Бывает, что работа пишется в один день, бывает рождается годами. Я обожаю, когда работа получается сразу, но так бывает редко, зачастую это просто невыполнимо технологически. Но это мы рассматриваем только сам процесс написания картины, а у него есть и «подводная» часть — это разработка концепции, поиск композиции, эскизы, этюды. Картина не рождается вдруг, это всегда пласт жизни, замысел появляется как легкое дуновение ветерка, как двадцать пятый кадр, промелькнувший и застрявший где-то глубоко-глубоко. До поры он не дает о себе знать, пока случайная ассоциация не наложится на него, вызвав совсем новое прочтение. Тогда он начинает раскручиваться, как колесо, обрастая все новыми образами и постепенно складывается во внутреннюю картину, которая уже рвется наружу, не дает покоя.

Я убежден, что вдохновение не осеняет лентяев, только планомерная работа, состояние постоянной включенности в процесс могут дать результат. Один из принципов Дали: Художник, рисуй! Это просто и гениально, это рецепт на все времена.

Однажды я увидел интервью с Михаилом Шемякиным, в котором он честно и просто рассказывал о своих методах работы. Мастер говорил о том, как он старается ловить каждую новую потенциально интересную мысль, педантично фиксируя ее в отдельной папке и помещая в свою «библиотеку идей». Сначала мне казалось , что такой подход отдает каким-то нафталином и бухгалтерским учетом. Но постепенно я стал понимать, что для перехода на новый уровень просто необходимо разобраться в своей «куче идей», систематизировать ее и далее следовать совету Шемякина, бережно относясь к своим озарениям.

Сначала в моей папке появляется какой то образ или обрывочное впечатление, фраза из разговора или просто слово. Постепенно папка наполняется новыми образами, которые прямо или косвенно пересекаются с основной идейной линией. Иногда эти новые мысли, как притоки реки, направляют ее в новое русло, иногда полностью меняют изначальную концепцию. А иногда идея просто умирает, это значит, что либо я ошибся, посчитав ее интересной в свое время, либо я просто вырос из этой идеи, ушел дальше. Это очень живой процесс и меня он чрезвычайно увлекает, это настоящее творчество.

Портрет сталкивает две личности по разные стороны холста. Художник знает свою задачу, порой уже имеет предварительный план компоновки, размещения фигуры, освещения. Но зачастую всё это преждевременно и лишено смысла. Кто заявляет, что знает в деталях о том, что будет делать, по-моему просто привирает для солидности. В отличие от ремесленного плана, в котором четко прорисован путь от начала до конца, художнический пусть проявляется в импровизации. Невозможно планировать схемы и позы в отрыве от реального человека. Изначальное условие создания портрета – Личность. Отсюда и невозможность планирования. Когда художник пытается управлять Личностью как манекеном, та  просто затаивается внутри себя, погруженная в свои мысли. Личность исчезает,  подменённая похожим на нее истуканом с потухшими глазами.

Портрет это импровизационное взаимодействие, в котором сплавляются мастерство художника и восприимчивость модели. Человек, которого прихоть или обстоятельства привели в мою студию, и не представляет, какой загадкой и заманчивой тайной он предстает передо мной. Любопытство переполняет, и любопытство это необходимое, иначе к созданию портрета не приблизиться.

Я наблюдаю за моделью, стараюсь увидеть те самые мельчайшие характерные черты, свойственные именно для этого человека и выражающие его подлинную суть. На основе этих наблюдений и формулируется некий знак, символ,  абстрактная идея, которая максимально полно выражает образ модели. Затем уже в материале я стараюсь удержать это состояние знака, шаг за шагом оценивая сделанное и отбрасывая ненужное. Недели, а порой и месяцы уходят, чтобы добиться необходимого сочетания точной передачи деталей формы и одновременно некоего их универсального состояния.

Я обожаю солнце, оно придает всему смысл, наполняет эмоциями. И сколько же у него градаций, состояний в течение дня. Солнечный свет лепит, как бы ощупывает форму, заставляет самый скучный предмет светиться изнутри. Он выявляет цвет, и он же погружает все неважное в тень. А рефлексы! В них вся соль живописи! Иногда свет и становится главным героем картины, когда все остальное — лишь сумма поверхностей, на которые этот свет ложится.

Женщина для меня — это космос, бесконечное многообразие вариаций и нюансов как в пластике, пропорциях так и в поиске новых прочтений одной и той же модели. Это не просто застывшая форма, а сгусток энергии, эмоций, чувств. В ней пульсирует жизнь, она движется, дышит. Сама структура кожи удивительным образом взаимодействует со светом, придавая поверхности тела особую цветовую глубину. Мои картины часто относят к жанру эротики, для меня этот эротический подтекст конечно интересен, но не первичен в творчестве. Возможно он появляется в процессе работы, но никогда не является изначальным, или, что еще хуже, единственным смыслом.

Бывает, что работа окончена, но со временем начинаешь ощущать, что она снова у тебя внутри крутится, цепляет образы, разгоняет маховик. Значит в этой идее есть потенциал для чего то большего. Так например у меня появилась уже целая серия работ на тему несения креста. Изначально я пытался для себя понять, как может выглядеть современная икона, написанная не по канону, не на доске и не монахом. Хотелось увидеть величественное в простом, обыденном, повседневном. Увидеть Его лицо в толпе, краем глаза заметить его скорбную фигуру, промелькнувшую между несущихся потоков машин или застыть, глядя на него в зеркало заднего вида. Так появилась картина «Против течения». Мне хотелось прежде всего подчеркнуть невозможность происходящего с нашей обычной точки зрения. Автомобили на картине расположены так, что в следующую секунду должно произойти столкновение. Но при этом мы видим, что до сих пор его не произошло. То есть либо это явление возникло только что, оно сиюминутно, как вспышка… Либо наоборот, эта фигура движется в вечности, а все эти автомобили, дороги, мосты, существуют лишь здесь и сейчас. Это очень личная работа, люди воспринимают ее по-разному. Я не расшифровываю свои послания и не даю простых ответов, каждый волен найти их сам.

Работа художника сейчас – это прежде всего поиск новых смыслов, новых форм, новых горизонтов. Ведь по большому счету традиционная живопись исчерпала себя уже в начале ХХ века. Черный квадрат Малевича стал ее надгробным камнем, отказом от дальнейшей борьбы.

Живопись начиналась тогда, когда она была самым информативным, глубоким и по сути единственным средством передачи визуального образа, запечатления некоей идеи. С появлением фотографии, кино, виртуальных медиа, живопись естественно в этой своей функции отходит на второй план. Картине трудно соперничать с новейшими видами искусства по тем возможностям, арсеналу средств воздействия, которыми они располагают. Изображение в кино стало не просто живым, оно многократно усиливается возможностями комбинации, наложения, монтажа кадров. И это уже не говоря о звуке, речи, музыке, шумах и т.д. На человека обрушивается лавина информации, задействуя и подчиняя все его органы чувств.

Что может противопоставить этому живопись? Все тот же кусок льняного выбеленного холста, натянутый на деревянный подрамник и покрытый несколькими слоями проклеек и грунта. Кисть, эту палочку с пучком щетины. Краски, состав которых был найден еще в 16 веке. И целую систему ограничений, заложенных в самом принципе плоского изображения. Картина двухмерна, ограничена в размере, и что самое главное, нема. Уже Платон настаивал на молчании художника. Особенность живописи заключена в этом двойном условии: стремлении выразить и решимости хранить молчание. Это страстное желание сообщить нечто, но немыми средствами. Поэтому живопись начинает выполнять свою коммуникативную функцию тогда, когда возможности языка исчерпываются и достигают предела: она подобна сжатой пружине, готовой прорваться сквозь немоту, побуждая к познанию невыразимого.

Легкость, с которой мы воспринимаем картину, заставляет  допустить, что от нас, как от зрителей не требуется никаких усилий для ее понимания. Внезапность, с которой, без малейшего усилия с нашей стороны, картина предстает перед нами, парадоксальным образом делает живопись самым скрытным из всех искусств. Живопись содержит важнейшее  противоречие между видимым – изображением, и скрытым, потаённым – его смыслом. Мы не должны ожидать от картины спонтанного, самопроизвольного обнаружения её смысла. Очарование живописи в том, что она является для нас вечным  иероглифом, неразгаданным и неоднозначным. Выхватывая из реальности  фрагмент, художник  заключает его в строго определённые рамки, но таким образом, чтобы выхваченный кусок действовал словно взрыв, распахивающий окно в несравненно более обширную реальность. Настоящая живопись – это выражение невыразимого, когда сокровенное начинает проступать сквозь обыденную реальность, когда лицо становится ликом, дерево – древом, а дверь – вратами.

Язык искусства – это образ, а не прямое высказывание.  Художник должен сказать картиной все, что он хочет и может, и отойти в сторону, оставив зрителя с ней наедине. Он не может написать к картине пояснительную записку или приставить к ней  искусствоведа. А ведь именно этим чаще всего занимается современное искусство, подменяя свой изначальный смысл прямого и честного контакта некими пространными концепциями, красиво объясняющими, что бы могла значить данная инсталляция или перфоманс. Мы живем в эпоху тотальной подмены подлинного дешевыми суррогатами. Мы смотрим фильмы с подмененной реальностью, слушаем музыку в наушниках, общаемся виртуально. Искусство также стремится соответствовать, оно становится все более технологичным, постепенно переходя в область дизайна. Но дизайн- это только эстетика, он не предполагает духовного наполнения. Наверное поэтому я и вернулся из дизайна в живопись, чтобы открыть что-то для себя.

В живописи есть какая то необъяснимая первобытная магия, внутренняя энергия, которая как сжатая пружина, готова прорваться наружу, преодолевая двухмерность, немоту и все остальные рамки и пределы. Наверное поэтому  и есть робкая надежда, что кризис искусства, который мы все сейчас несомненно переживаем, рано или поздно сменится чем то новым, большим, настоящим. Ведь несмотря на все похороны и отповеди, которые устраивали живописи в ХХ веке, несмотря на косяки акул в формалине в веке нынешнем, живопись все еще жива. И не просто жива, а как и прежде непостижима и неизведанна для множества людей. Надо просто больше работать, и художникам, и зрителям.

Похожие публикации